1  2  3  4  5 

Закончу этот долгий разговор С часами сигаретой, спелым соком Малины из пакета. Мне в упор Смотреть еще как в конусе высоком “Двенадцать” отражается, смотреть И кроме цифры ничего не видеть И думать - это медь или не медь, И сколько тем часам еще звенеть И - гнать, держать, обидеть, ненавидеть... И - если этот такающий бред Похож еще на скрип иных уключин, То лучше не к реке с монетой - нет! - Я и на этом свете был измучен Скрипением дурного колеса Придуманного папством или бесом. И как не закрывай теперь глаза - Все вровень с механическим отвесом И голосом - осталось до конца... И каждая минута столько стоит, Что и любовь Небесного Отца Бесцельных разговоров не покроет, И грешного желанья тишины, Всего лишь, и единственную милость - Открыть глаза и жить и видеть сны, Где стрелка на стене остановилась. Забери меня, Горний Отец, Я продрог за оконным стеклом. Забери же, оставь наконец Искушать меня хлебом и злом. Никуда моя боль не годна - Я все тот же и чашу Твою До тяжелого смертного дна Не сумею уже, не допью... Если только живая душа И нужна, и способна спасти Только боль в повороте ножа - Забери же меня, отпусти. (из Магжана Жумабаева) Ночь штормовая над степью закинула плеть. Стала дремучей округе владычицей смерть. К тонкой свече поднесу осторожно огонь С робкой надеждой что будет фитиль мой гореть. Тучи нависнут ли черные круче, и злей Небо с полынью смешает слепой суховей - Тысяча благодарений! - согреет ладонь Жалкий огарок в лачуге убогой моей. Для пущей забавы пустил метроном, И каплет на кухне, и падает дом Всю ночь на меня, осторожен. И невыносима такая любовь, И тайная тайна, тишайшая кровь Становится громом небесным. И угол окна, и в проеме кусок Бесцветного неба, на белый висок Спускается бронзовый голубь. И, сваи вбивая в больную постель, С капелью долдонит дурная метель О том, что уже не отпустит. А встать и луженую шею свернуть И законопатить, забить, завернуть - Уже все равно невозможно, И что теперь плакать - я сам захотел Почувствовать этот ничтожный удел - И жертвы и кесаря вместе. И всё, и усни, и уже не уснуть, И сонные птицы садятся на грудь, И снова - умри и воскресни. Мне скоро двадцать восемь, не числа, Но выводов его бояться скорых И женских лиц заплаканных, которых Метелями в постель ко мне несла Зима. На отвороте простыни Цвела черешня в нежной круговерти. Но где-то на границе сна и смерти Казалось - спать до века у стены. Я каждую оплакал. Каждый день Казалось - вот! - она в неловком жесте... А дождь лупил безжалостно по жести И разбавлял мирскую дребедень Тоской непроходящей. Падал снег. Тянулись дни, верстая не недели - Кончался год, заканчивался век С лошадками на шаткой карусели. С игрушечным коварством тени тем В беспомощном притворстве повторялись, А я все верил - вот уже, совсем Одни лишь мы, любовь моя, остались. Одни лишь мы... И вот уже когда Остались мы, любимая, и - осень, За мной стоят чужие города И целое столетье - двадцать восемь. Наверно, так, с похмелья, в темноте Нашаривая жесткий выключатель - Себе - подлец, читателю - старатель - Подумаешь, что вот и ты - нигде, Что ты - никто, что даже - не ведом Никем никак, и - никакого проку, Что ты, и эта ночь, и этот дом - Всего лишь сны, приснившиеся Богу, Что в каждом повторении втройне Бездарнее... И, чавкая кашицей, Начнется дождь, и вместе со столицей И в этой поучаствуешь войне. И, шаркая в ослепший коридор На гул водопроводного сопрано, Внезапно, как от выстрела вупор, Споткнувшись, упадешь на край дивана. Так давай же споем эту песню с тобою вдвоем, Никого не осталось из тех, говорящих глазами. Попытаемся - что нам! - и может быть как-нибудь сами До того флежолета, до проигрыша допоем. Нам с тобой не хватало рефрена, так что же жалеть - Не железо, так время не вовремя нас покалечит. Если вышло не вовремя жить и не вовремя петь, То на той высоте, где уже задыхается кречет. Бог весть куда завихриться, тайком, Пока не обнаружили пропажи, По лестнице пожарной босиком Бегом от просыпающейся стражи, Уверенной, что ливень - не река, Не танец, и пока не запретили Весь день в окно смотреть на облака И думать, что и мы когда-то были Такими же, тогда уже вдвоем Пришедшие с весенними дождями, Что даже лето выдумано нами Для праздного шатанья под дождем... Я знаю, что я это тот, кто в оконном стекле На синий бульвар, на осенний бульвар, на дождливый Никак не насмотрится. Я это тот, кто ко мне Уже не вернется, ко мне, в этот быт говорливый. Ему - на Каляевской осень. Чудной человек - Он смотрит в окно и бормочет моими стихами. Он видит один как качается над головами Ноябрьский ливень, и дождь обращается в снег.

Copyright © Снежок 2000-2001