1  2  3  4  5 

Как мне говаривал некогда старый мой враг С рюмкой кагора в дешевеньком баре Алушты: Жизнь такова, какова она есть, и не факт, Что обязательно я - новоявленный Пушкин. Пусть его! Я не жалею, и то хорошо, Что, забывая о многом и многих, он помнит Как мы когда-то глушили дешевый крюшон Ночью в одной из чужих меблированных комнат. Как он тащил меня пьяного целый квартал И у одной незнакомой веселой подруги Чаем отпаивал, как я стихами орал, Плакал, хватая хозяйку за белые руки. Разве не стоит все это того, чтобы пить? Разве... И он наливает, и девочка в белом Что-то поет о любви, и не хочется жить В мире таком неумелом. Напейся, пой, ори себе зазря, Кивай на расторопного беднягу, Собравшего отребье сентября В охрипшую “Бродячую дворнягу”! И улица, которая крадет, Шатается, не кончится, петляет В такие подворотни заведет, Такими псами борзыми облает... И что тогда - ревнуя и любя, Рифмую грязь с апостольским терпеньем - Когда одним большим стихотвореньем Полночный город рухнет на тебя. В записках юного врача Читаю стансы меж рецептов - Линчует станцию рецептор, Венчает тромбы каланча, Заплесневелый городок Ложится строфикой с ланцетом, С фальцетом горничной, с концертом Кузнечиков, на волосок От паники до панихид По юности - твои столицы! - И лепятся, толпятся лица, С весной рифмуется бронхит. У желтой вывески высок - Его тоска - фонарь аптечный, По-птичьи вечером запечный Насвистывает голосок. Куда до крика петухов Ему бежать? - не эдак скроен. Он завтрашним обеспокоен Обходом в посвисте стихов. Один, в печали, сгоряча - В записках юного врача. (из Цзя Суаня)                                 Вспоминая о болезни на озере Эху Грядет девятый день луны девятой. Его я ожидаю с нетерпеньем. Остаток рукописного трактата Закончу виночерпием и пеньем. Над городом из дерева и снега Пылают разрисованные свечи. Встает хозяин и кружится в танце Под звоны колокольчика, и - легче. Вороны в небе над стеной кружатся. Доносится сюда многоголосый Гортанный хор, и хочется остаться И пережить у Эху эту осень. Смерть  Велимира Хлебникова Вышло так просто, Просто и явно - Небо и звезды, Цифры и ямбы, В равенстве цвета Стройному слогу - С нами беседа Господа Бога. Руки прижаты. Спит подбородок Грязен и кроток. Небо - вожатый. Каплей чернильной В порах замерзли Умные ямбы, Черные звезды. Как будто я бы жил и в детстве умер, Или уснул, и долго, страшно долго Мне снится часть ночного переулка Какого-то небесного поселка. И в мире ничего не происходит, А памяти оставлено так мало, Что кажется - рассвета на исходе Не будет никогда и не бывало. В пустой подрамник вписана дорога, Окно, белоголовый Божий храм, И жизни мной истрачено немного, Настолько, что холодным облакам И маковке и ладанке на шее Я посвящаю весь остаток дня, Смотрю как на заснеженной аллее Какой-нибудь прохожий ждет меня И смотрит на окно мое, и даже Я выдумаю как его зовут И стану частью зимнего пейзажа, В котором даже птицы не живут. Мы завтра не проснемся никогда, И станет тихо в маленькой квартире. Заплесневеет в чайнике вода, И тишина не мыслимая в мире, Останется, и в воздухе густом Из тонкой пыли тонкие растенья Соединят с высоким потолком Ажурные и умершие тени Любивших слушать полночью как дождь На листьях перелистывает сонник, И как луна, похожая на брошь, Цепляется за белый подоконник Когда-то в этой комнате с окном На угол невеселого квартала, На темный дом с квадратным чердаком И зевом незакрытого подвала... Где было все - миры и времена - Подчинено исканиям покоя, Где и забыв родные имена, Мы не узнаем - что это такое. Как в пустой подстаканник роняет украденный сахар И не видит куда - тараторит о белом вине, О семье не без гордости: все, мол, на пахаре пахарь, О племяннике, сгинувшем где-то в афганской войне, А потом замолкает надолго, слюнявит чекушку - Подношенье прохожего. Что же ты? Выпей - пройдет. Я ведь тоже могу и почище про ту же кукушку, Только что мне с того, мне-то точно никто не нальет. Так случилось, старик, что, хоть плачь, в этом маленьком мире Не мешая друг другу живут только смерть и любовь, Даже если вот так - ночевать в привокзальном сортире И канючить на водку губами разбитыми вкровь. Лишь бы знать, что больнее не будет и помнить, что кроме Этой жизни пропитой, паскудной, последней земной Нам найдется пристанище в детской в оставленном доме, Что когда-нибудь все же и мы доберемся домой.

Copyright © Снежок 2000-2001